Девочка, которая умеет только ходить и знает только слово «мама», находится в квартире, откуда пахнет горелой едой и открыт балкон. Работник опеки предполагает, что родители выпили и спят. Либо просто оставили ребёнка дома одного.

Случай, описанный выше, реален, я видела это своими глазами. При каких обстоятельствах – узнаете дальше. Для начала я расскажу предысторию, а именно очередной «Личный опыт» в профессии социального работника и сотрудника органов опеки.

Началось всё с того, что мне позвонила директор социально-реабилитационного центра для несовершеннолетних Юлия Викторовна Гусева и спросила, не хочу ли я сделать материал на социальную тему. Я охотно согласилась, предложив в ответ сделать его в рамках «Личного опыта».

Перед тем, как принять на себя эту роль, я встретилась с Юлией Викторовной. Она рассказала о принципах работы. Затем я несколько часов провела в комплексном центре социального обслуживания населению и отправилась в рейд по семьям, стоящим на учёте.

Работа с сигналами

Существует две категории семей, состоящих на учёте. Это – ТЖС и СОП. ТЖС – это тяжёлая жизненная ситуация. Такой статус присваивается безработным, переселенцам, если в семье дети-инвалиды, низкий материальный достаток, сложные взаимоотношения, отсутствие документов. Более серьёзная ступень – это СОП или социально опасное положение. СОП оформляется при алкоголизме, наркотической зависимости, насилии, жестоком обращении.

«Со всем этим неблагополучием мы и работаем. Мы не приходим в каждую семью. В городе есть межведомственное взаимодействие. Это полиция, образование, больницы. Здесь работники при выявлении неблагополучных семей дают сообщение. Например, пришли на приём, педиатр видит побои, пренебрежительное обращение с ребёнком. В этом случае они пишут сигнал нам или в опеку, и мы с этим сигналом начинаем работать», - рассказывает Юлия Викторовна.

Решение по семье выносится на комиссии, после чего начинается работа. Всего по городу шесть участков, на которых специалисты работают с семьями. Для начала берётся согласие с семьи на обработку персональных данных, выявляются причины, с которыми нужно бороться.

«У  человека проблемы, он начинает запивать их алкоголем, спиваться. Затем лишают родительских прав. Чтобы до этого не дойти, мы работаем с семьёй», - говорит Юлия Викторовна.

Самое простое – восстановление документов, помощь в трудоустройстве. Семье предлагают кодирование при необходимости. Есть также социальный паспорт на каждую семью. При постановке на учёт, указывается степень неблагополучия. Если нужно только оформить социальные пособия, то семья на учёте пробудет около трёх месяцев. Всего же семья ставится на учёт не дольше, чем на год. Большой аспект делается на психологию.

Юлия Гусева также отмечает, что чаще всего семьи обращаются за помощью психолога. Учреждение старается вести диалог с семьями, после чего составляется план работы. Директор центра отмечает: главное, чтобы они сами выходили на разговор, понимали, что это нужно.

«Потому что если им надо закодироваться, а они этого не хотят, у нас ничего не получится. Принудить мы не можем никак. Специалист может только их сопровождать. Задача специалистов – стать другом семьи», - отмечает Юлия Викторовна.

Если семья так и не приходит к благополучию, ставится вопрос о помещении ребёнка в госучреждение. Поэтому соцработники всеми силами старается поддержать семью. В среднем на одного специалиста приходится 70-80 семей. Всего на учёте стоит около 300 семей. И это только те, которые выявлены. Есть семьи, которые просто на контроле, а не на учёте.

«Из этого тяжело самостоятельно выбраться. Это ведь не зазорно – прийти и поделиться проблемой, чтобы тебе помогли. Для этого и есть наше отделение. Мы подскажем семье, как оформить пособие, например», - говорит Юлия Викторовна.

«Жалуются Путину, Богу в прокуратуру, Жириновскому»

Немного рассказав о работе, Юлия Викторовна отправила меня в комплексный центр в приёмный день. Там и началась моя небольшая работа. Мне рассказали, что с семьями работать тяжело. Особенно, во время рейдов к семьям с социально опасным положением.

«Там можно увидеть и пьяных, и отсутствие еды, и антисанитарию. Там запахи, отсутствие туалетов. Во время посещения, бывало, и с ножичком кидались. Жалуются Путину, Богу в прокуратуру, Жириновскому. Недавно у нас водитель кинулся на защиту специалистов, потому что нетрезвый папа накинулся. Причина – начали предъявлять по исполнению родительских обязанностей. Ему это не понравилось. В семьи стараемся не выходить по одному. Работаем на свой страх и риск. Одного папу учили бытовым правилам, как ухаживать за детьми, как варить кашу, как мыть и переодевать детей. Они хотят идти на контакт, потому что у них иногда нет элементарных знаний, которые есть у  нас с вами. Как убираться и подметать – не знают многие. И такие семьи так и живут», - рассказали в комплексном центре.

Итак, я зашла в кабинет №6 и стала дожидаться своего специалиста. В это время меня попросили помочь с таблицами в Word. К моему стыду, ничем помочь не смогла. Всё позабыла. В итоге с таблицей там мучились ещё долго. К 9 утра уже пришёл мой специалист. Наталья Сергеевна Свиридова сразу же начала вводить меня в курс дела.

Понедельник и среда – приёмные дни. Но за помощью можно обратиться в любой другой день. Все полки в кабинете заставлены папками – это личные дела на каждую семью. Какие-то из них архивные. В основном, моя работа состояла в том, чтобы слушать.


«Вот эта семья, например, состоит с декабря 2016 года. Сначала был статус ТЖС. Дома полная антисанитария: 8-9 собак, столько же кошек. Неприятный запах, минимум мебели. Дети большие, но школу почти не посещали. С ними проводились беседы. Сейчас они трудоустроены на лето. С мамой мы неоднократно беседовали. Они состоят в группе по уходу за животными и приводят всех животных домой, из-за чего там очень грязно. На 5 минут зайдёшь – выйдешь и пахнешь весь. Они разбирались в комиссии по делам несовершеннолетних из-за того, что дети не учатся. На СОП их перевели недавно, из-за отсутствия положительной динамики. В лагерь дети не хотят, мама трудно идёт на контакт. Даже для матпомощи ей нужно собрать документы, на что она также не идёт. Кто-то сразу бежит оформлять, а кто-то с долгими уговорами»


С такими семьями ведётся активная работа. Родителям рекомендуется трудоустройство, ведётся наблюдение за учёбой ребёнка. В случае необходимости, родителям предлагается бесплатное кодирование. Часто родители отказываются, а заставить соцработники не могут. На эти темы ведутся постоянные беседы.

«Он не хочет ни кодироваться, ни приезжать»

В работу вовлечены многие ведомства. Комитет по делам несовершеннолетних, полиция, школы, больницы, детские сады. Почти каждой семье оформляется матпомощь. Она полагается раз в год. Чаще всего она предоставляется в натуральном виде: продукты, одежда, канцтовары. В денежном эквиваленте она невысокая. Для постановки на учёт нужны документы: постановления, сигнальные листы, акты обследования. Запросы в центр занятости и школы, в «Образование». Со школы присылают табель посещаемости. Для каждой семьи составляется ИПР – индивидуальная программа реабилитации.

«У нас девочка на учёте состоит. У неё постоянные правонарушения. Работаем не только мы, но и все системы профилактики. Мы стараемся не доводить до лишения, мы хотим, чтобы родители исправились, чтобы дети школу закончили. Но если всё бесполезно, подключается опека», - говорит Наталья Свиридова.

Создаётся социальная карта семьи, в которой заполняется вся информация о семье: когда поставлена на учёт, по каким причинам, когда выяснилось, что есть ТЖС, все данные детей и родителей. Если ребёнок едет куда-то оздоравливаться, это тоже заполняется.

Я продолжаю слушать Наталью Свиридову и не перестаю удивляться жизненным ситуациям. Всякое бывает, но следующая история повергла в шок.

Мать привела сына к врачу. На теле ребёнка были обнаружены побои. Ребёнок сказал врачам, что мама его бьёт. Врачи просят поместить его в госучреждение. Мать судили, дали часы отработки. После этого, сколько раз соцработники не приезжали, мать в алкогольном опьянении, просто спит. Наталья Свиридова водила мальчика на медкомиссию, после которой он кинулся к ней и назвал мамой. К родной матери мальчик возвращаться отказывался. Просил Наталью забрать его.

«В итоге медкомиссию родители с ребёнком не прошли. Всё-таки были даны бланки, после этого получается в опеке разрешение. В приюте можно посещать ребёнка. А дома бытовые условия у них крайне не удовлетворительны. Постоянно грязь, насекомые, протухшая еда. Даже вши», - рассказывает Наталья.

Подумав, что это ужасно, я прошу дать мне какое-нибудь задание. Наталья достаёт следующую папку. История этой семьи перебивает предыдущую. О том, что такое возможно, редко задумываешься в своей обычной жизни.

Оба родителя злоупотребляют алкоголем, оба не работают. Мать в семье сейчас не проживает. Один раз она так напилась, что оставила своих детей на улице. Где оставила – не помнит. Искали полиция и инспекция. Детей нашли. После этого их поместили в приют. За это время мать так и не появилась дома, её объявили в розыск. С отцом остался ещё один ребёнок.

«Мы его приглашаем, он не приходит. Говорим, что дети в приюте, их нужно забрать. Но он не хочет ни кодироваться, ни приезжать. И так постоянно. Когда всё уже бесполезно, доходит и до лишения родительских прав. Оно происходит, когда есть угроза жизни ребёнка», - продолжает Наталья.

Специалист отмечает, что часто во время посещений семей родители находятся в алкогольном опьянении и, как подчёркивает Наталья, просто валяются. А ребёнок находится с ними. Нередко встречаются и наркоманы. Если есть другие родственники – бабушка или дедушка – детей забирают они. Если и их нет, то об этом сообщается в опеку, в инспекцию по делам несовершеннолетних. Они уже принимают решение, что делать с этой семьёй.


«Была семья ТЖС. Выяснилось, что мальчику в мае уже 18 лет, а у него нет даже свидетельства о рождении. Т.е. мама жила, он учился в школе. Помогли оформить свидетельство, паспорт. Это выяснилось перед ЕГЭ. Нужно было собрать много документов. На данный момент семья снята, все документы оформлены».


 

«Девочке нужно лечение в больнице, она за свои поступки не отвечает»

Однако не всегда виноватыми оказываются родители. Специалист рассказала о нашумевшей истории с уходом девушки из дома. У девочки были неоднократные суицидальные попытки, она часто сбегала из дома. Мама характеризуется положительно. К маме приезжали соцработники, с ней работал психолог. Девочка сбежала в другой город. До этого она лежала в психиатрической больнице. Девочку выписали за постоянные истерики в учреждении, но врач рекомендовал ей длительное лечение в психиатрической больнице.

«А женщина, у которой она проживала, утверждает, что мать над девочкой издевается. Было составлено исковое заявление в суд, облили маму грязью. Но там нет оснований для лишения родительских прав. В заявлении говорилось, что мама там чуть ли её не била, издевалась. Хотя мама нормальная», - рассказывает Наталья.

Усугубляло ситуацию то, что девочка проживала с сыном женщины, написавшей заявление на мать. Дети проживали друг с другом как мужчина с женщиной. Мать мальчика даже покупала контрацептивы и поощряла поступки детей.

«Девочку они увезли, потому что она ведомая. Семьёй занимается следственный комитет. Мама сейчас собирает документы в суд, потому что та женщина настроила Альбину, чтобы она составила против мамы заявление на лишение родительских прав. Девочке нужно лечение в больнице, она за свои поступки не отвечает», - рассказала Наталья.

Как читатели уже могли догадаться, это история о сбежавшей красноволосой девочке. Мать девочки характеризуется положительно, есть характеристики с работы и психологическое заключение. Эта семья поставлена на учёт только из-за девочки. Мать – вдова и воспитывает троих детей, ТЖС.

Наталья достала папку, в которой нужно заполнить социальную карту. Ничего сложного – фамилия семьи, имена всех членов семьи, все даты рождения, номера документов, за что семья поставлена на учёт. Короче говоря, вся накопившаяся информация о семье. Все мероприятия, проведённые с семьёй, все акты посещения. Пока заполняю, слушаю ещё одну историю.


«Вот эта семья недавно поставлена. Ребёнок вернулся к маме. Изначально обратилась бабушка. Мать воспитанием ребёнка не занимается, ребёнок 2014 года рождения, воспитывает бабушка. Мать употребляет алкоголь и наркотики, получает пенсию по потере кормильца. Когда в первый раз беседовали, она дала карточку с пенсией, чтобы бабушка её получала. Вчера бабушка сообщает, что карточка заблокирована, мать завела себе новую, чтобы бабушка пенсию не получала. Бабушка намерена выходить на лишение родительских прав»


 

Сначала идёт ограничение, затем – лишение. Сначала в родительских правах ограничивают, даётся полгода, чтобы родители реабилитировались. Если нет никаких попыток, то идёт лишение.

«Бабушка, возможно, оформит опеку, будет воспитывать ребёнка. Мать не работает и не хочет. Мы только уговорили её встать на учёт в психоневрологический диспансер. Она встала, ходила к психологу», - рассказала Наталья.

Пока слушала историю, умудрилась сделать ошибку в документе. Наталья даёт мне «штрих», который я не видела со школьных лет, чтобы я замазала ошибку и продолжила работу. Пока занимаюсь исправлением, Наталья достаёт ещё одну папку с семьёй, чтобы рассказать мне.

«Дети не учатся, мать за ними не следит, не кормит. И они так быстро съезжают с адреса на адрес, что мы иногда не успеваем за ними следить. Начинаем искать, вызванивать. Они отказываются говорить, где они. Вызываем отца, а он не может заниматься воспитанием детей, потому что у него нет своего жилья, он живёт у родственников. Мы с ним беседовали, что нужно заниматься воспитанием. Выяснилось через родственников, что мать и дети уехали в Уйский район, там на маткапитал куплена квартира. Сделали запрос, чтобы сделали акт обследования и поставили на учёт. В Миассе её нет сейчас. Ждём ответ на запрос», - рассказала Наталья.

Как выяснилось, очень часто родители хотят вернуть детей, говорят, что закодируются. Но потом сообщают, что не будут.


«Семья стояла на учёте с 2013 года. Один из сыновей склонен к постоянным самовольным уходам, у него психическое заболевание, лежал несколько месяцев в больнице в Челябинске. Мать умерла, воспитывают отец и тётя. Дети уже находились в госучреждении. Один мальчик находился дольше, потому что его даже в Златоусте с поезда снимали, когда он в очередной раз ушёл из дома. Пока что вроде бы затишье. Поэтому документов много, вставляются даже фотографии, материалы из СМИ, акты обследования. Семью снять не можем, потому что там постоянно такая обстановка. Но опасного положения там для детей нет»


Программы реабилитации для каждой семьи разные. В зависимости от ситуации к работе подключаются психологи, школы, наркологи. Была ситуация, когда ребёнок жил с бабушкой, потому что мать употребляет наркотики. В одной из объяснительных она так и написала: «Я – имя, фамилия – употребляла наркотики (соль)».

«Бабушка с нами беседовала, она намерена идти лишать мать родительских прав. Со мной мать ребёнка общаться не хочет, убегала от меня. Они с бабушкой прошли двух врачей, мать уже распсиховалась, устала. Всё делает бабушка», - рассказывает Наталья.

Я закончила заполнять карту семьи, а к Наталье пришла посетительница на восстановление документов. На этом моя деятельность в офисе комплексного центра окончена. Дальше нас ждёт рейд по неблагополучным семьям. Как мне рассказали, мы увидим абсолютно другую сторону жизни.

«Они часто пьют прямо при Лике, могут драться»

Мы проехали по нескольким адресам в южной части города. Два общежития, частные дома и один многоквартирный дом. В служебной машине соцработники мне рассказывают, что общежития и частные дома являются ветхо-аварийными. Комнаты в общежитиях в большинстве случаев куплены на маткапитал.

Мы подъехали к первому частному дому, где соцработа раздаёт памятки его жильцам и проводит инструктаж о купании в правильных местах и об осторожном обращении с огнём. Дом ремонтируется. Сейчас же он практически развален. А местные мальчишки, увидев камеру, спрашивают: «Тут что, фильм снимают?». Вручив семье памятки, мы отправились на следующий адрес.

По очень плохой дороге мы доехали до общежития. Соцработники мне объясняют, что раньше это был то ли техникум, то ли школа. Внутри стены обшарпаны, кругом мусор, окурки, бутылки. Запах стоит такой себе. Мой оператор закрывает нос кофтой. У меня скилл – заложенный нос, поэтому запах меня наповал не сражает. А соцработники и опека к такому уже привыкли.

Поднимаемся наверх, идём по коридорам. Света нет. Начинаю догадываться, откуда рисуют карты на компьютерные игры и очки виртуальной реальности. С первого взгляда это обычная заброшка. Стараюсь не отставать от соцработников. В первой комнате, которую мы должны были посетить, нам не открыли – никого не оказалось дома. Соцработники ещё в начале рейда предупредили, что к половине семей мы не попадём.

Идём к следующим комнатам. Нам открывают многодетные семьи. Условия проживания оставляют желать лучшего. Несмотря на порядок в самих комнатах, который поддерживают жильцы, обшарпанные стены, запах и мусор в коридорах составляют печальную картину.

Пока у семей проверяют состояние проводки и раздают им памятки, я случайно поднимают глаза к потолку и вижу на нём несколько коричневых лепёшек. Это фекалии! Каким образом они там оказались, я даже знать не хочу. Но коричневые следы на потолке говорят о том, что некоторые из этих потолочных снарядов нашли свою цель. Прошу оператора это подснять и отойти в безопасную зону.

Наконец, рейд по этому общежитию окончен. Дорога лежит в следующее. Там меня ожидала не менее печальная картина. И более резкий запах отходов жизнедеятельности. И не только человеческой. В подъезде общежития и на его этажах полно кошек и котят. Вроде и умиляюсь котикам, но в то же время удивляюсь, как тут можно жить. Ведь здесь тоже обшарпанные стены, мусор, отсутствие света в коридорах. Соцработники говорят, что комнаты в общежитиях куплены, в основном, на материнский капитал. Отсюда здесь такое количество детей.

Обошли пару комнат, вручили памятки, спросили, не пьют ли семьи, какой образ жизни ведут. В одной из комнат дверь открыл подросток и сказал, что родителей дома нет. Ему 17. Он пил пиво с другом. От предложения поехать в летний лагерь он отказался.

Специалисты делают отметки в своих бланках, пишут, какие семьи удалось посетить в общежитии.

Дальше было несколько семей, живущих в частных домах. О них много не напишешь: везде неблагополучие, большое количество детей, алкоголь, сигареты. Где-то даже наркотики. Например, в одном из частных домов проживает женщина с двумя или тремя детьми, с матерью, отцом и братом. И все ютятся в комнате. Отец женщины спит на полу. Соцработники спрашивают у неё: «Ну, как дела? Говорят, вы все пособия «прокалываете». Женщина не соглашается, говорит, что занимается стиркой.

И во всех проверенных домах «всё хорошо». Везде варят суп, подметают, стирают одежду, делают ремонт. А ещё пахнет сигаретами, у взрослых мешки под глазами и болезненный вид, кучи мусора и антисанитария. Но «всё хорошо».

Поругали за курение в помещении при детях. И всё? Дальше? Но почему?

«Мы ничего не можем сделать. Нет оснований. Детям в данный момент ничего не угрожает», - отвечают соцработники.

Я лишь жму плечами и спрашиваю, сколько адресов нам нужно ещё объехать. Кроме того, меня заинтересовал вопрос, почему все эти семьи, которые мы посетили, многодетные.

«Нам ещё на один адрес. Там пьющие родители. Почему в основном многодетные? Потому что такие семьи редко задумываются о последствиях», - отвечают специалисты.

Вот мы приехали на последний адрес. Это многоквартирный дом, с виду всё безобидно. Поднимаемся на нужный этаж, звоним в дверь. Никто не подходит. Звоним ещё. Слышим шаги, но нам никто не открывает. Соцработники начинают стучать. За дверью слышен детский голос. Это Анджелика, ей 3 года, и она не умеет разговаривать. Мы различаем лишь лепет по типу «Кьючи, мама спить» и что-то ещё.

Соцработники и опека пытаются подсказать Лике – так называют девочку родители – как открыть дверь. К сожалению, это безрезультатно. Ситуацию усугубляет то, что из квартиры чувствуется запах палёной еды. Как будто на плите забыли сковороду с оладьями или картошкой. Дыма нет, но запах идёт. Чувствуется и сквозняк. Соцработник идёт на улицу, чтобы проверить балкон. Он полностью открыт.

Девочка, которая умеет только ходить и знает только слово «мама», находится в квартире, откуда пахнет горелой едой и открыт балкон. Работник опеки предполагает, что родители выпили и спят. Либо просто оставили ребёнка дома одного. На мой немой вопрос мне дали ответ:

«Они часто пьют прямо при Лике, могут драться. А ребёнок спокойный, она просто сидит в кроватке. Видите, она даже не плачет и не боится, когда мы с такой силой стучим в дверь», - поясняют мне соцработники.

И ведь правда: стучим мы с большой силой, а ребёнок даже не боится. А на двери заметны следы вскрытия. Нам рассказали, что эту квартиру уже вскрывали не раз. На мой вопрос, почему бы не вызвать службу сейчас, мне отвечают, что нет оснований. Дым из квартиры не идёт, ребёнок не плачет и не зовёт на помощь. И мы покидаем этот дом, оставив Лику одну. Или не одну. Этого нам не узнать.

На этом рейд завершён. И моё общение с соцработой и опекой – тоже. Вывод напросился только один: так жить нельзя. Я не примерила на себя роль соцработника или сотрудника опеки, я только наблюдала. Но мне и этого хватило.

Хоть с ножичком никто не кинулся.

Нашли ошибку в тексте?
Выделите ее и нажмите Ctrl + Enter